27.02.2012

Ностальгия, объяснимая статистикой

Почему время дефицита кажется золотым веком

Действительно, далеко не в наши дни родилась легенда об оставшемся в прошлом золотом веке, и бытует она у многих народов. Но можно ли объяснять ностальгию значительной части жителей страны по советским временам фразой «так уж устроена человеческая психика, что плохое забывается скорее, чем хорошее, а в настоящем времени трудности и сложности кажутся невыносимыми»?

Александр Фидель, которому эта фраза принадлежит, в обширной публикации «Как рождаются мифы» считает, что только подобным феноменом и можно объяснять эту ностальгию. И в подтверждение своего мнения приводит данные о соотношении зарплат и цен на основные товары и услуги в советское время и в нынешней Украине.

Как сравнивать благосостояние?

Что касается цен, тут автор руководствуется личным опытом и памятью, однако не могу обвинить его в искажениях. Другое дело — то, что избранный им метод субъективен по сути (как бы ни стремился к объективности тот, кто его применяет), а потому и результаты не слишком убедительны.

Между тем существует критерий, позволяющий куда более достоверно определить, когда был выше уровень благосостояния граждан. Ведь статистические службы советского периода предоставляли обширную информацию и об уровне личного потребления. Найти ее — не проблема. Остается лишь сопоставить цифры. И сделать вывод самостоятельно, поскольку соответствующая украинская госслужба таких сравнений избегает (это в советской статистике было принято приводить данные за 1913-й — последний мирный год царской России).

А вот сравнивать сегодняшние показатели с относящимися, например, к 1989 г. — совсем невыгодно для современной Украины. Почему базой для сравнения должен быть 1989-й, а не 1990-й или 1991-й? Да потому, что это последний год подъема советской экономики, а с 1990-го уже начался ее спад, во многом обусловленный парадом суверенитетов (с заметным украинским участием). Последствия этого парада для экономики СССР, на мой взгляд (который, конечно, также субъективен), сопоставимы с последствиями начавшейся в 1914-м Первой мировой — для экономики России.

Впрочем, данные по ключевым показателям благосостояния за 1990—1991 гг. все равно окажутся гораздо ближе к полученным в 1989-м, чем к теперешним.

А статистика (см. таблицу) ясно показывает, что советский человек гораздо лучше питался, чем сегодняшний украинец.

Потребление основных продуктов (кг/год на одного жителя Украины)

Продукт 1989 2010 Увеличение
(уменьшение)
в % Мясо 69,0 61,2 -11 Молоко и молокопродукты 363,0 229,2 -37 Рыба 18,0 21,6 +20 Яйца (штук) 282,0 240 -15 Сахар 46,3 36,0 -22 Растительное масло 11,4 21,6 +89 Картофель 129,0 91,2 -29 Овощи 119,0 114 -4 Фрукты и ягоды 52,0 44,4 -15 Хлебопродукты 137,0 111,6 -18

Итак, потребление всех продуктов питания, кроме рыбы и растительного масла, заметно сократилось по сравнению с УССР. Причем рост количества рыбы в питании не компенсирует снижения потребления других животных белков.

Приведенные в таблице данные взяты из результатов регулярного исследования расходов домохозяйств. Публикуются они не слишком оперативно (так, за 2011 г. еще не обнародованы). Но представленные показатели и более объективны, и более выигрышны для нынешней Украины, чем те, которые получились бы в итоге деления объема продаж тех или иных товаров на внутреннем рынке на число жителей страны. Ведь в последнем случае потребление оказалось бы еще меньшим из-за того, что в численность населения входят и миллионы сограждан, питающихся за рубежом — по месту своего гастарбайтерства (явление, неведомое в СССР).

Да, по отдельным показателям статистика за 2010-й оказывается несколько хуже, чем за предшествующие годы. В частности, тогда из-за неурожая несколько снизилось потребление ряда продуктов, например овощей и картофеля. Но ведь и 1989-й был отнюдь не самым урожайным: так, в 1985—1988-м потребление овощей в УССР было больше — 124—129 кг в год. Тогда как в 2005—2008-м, т. е. до кризиса, оно составляло 109—110 кг. Картофеля же в 1985—1986 гг. потребляли по 139—140 кг на семью, т. е. на 35% больше, чем в 2010-м. Если же брать потребление сахара, то в позапрошлом году оно оказалось на 30% меньше, чем за 30 лет до того.

По ряду показателей ситуация выглядит существенно хуже в сравнении не только с 1980-м, но и с более ранними годами. Так, потребление молочных продуктов сейчас на 5% ниже, чем было в СССР в 1965 г. (а украинский показатель тогда был, безусловно, выше среднесоветского).

По картофелю потребление оказывается даже на 16% меньше, чем в России в 1913-м! А по сравнению с СССР в 1950 г. — на 60%. По хлебу аналогичное снижение составляет 44% и 35%. Но в СССР душевое потребление хлеба, а затем и картофеля уменьшалось по мере роста доходов граждан, переходящих на более питательные продукты, а в нынешней Украине это сокращение, как видим, ничем не компенсируется.

Наконец, нынешние средние данные о потреблении продуктов питания скрывают куда более значительную, чем в СССР, социальную дифференциацию. Многие у нас сейчас могут позволить себе куда меньше, чем среднестатистический украинец. По данным той же Госслужбы статистики, 3,4% населения (это 1,5 млн. человек) в конце 2009 г. признавали, что доходов им не хватает даже на еду. При этом 3% семей, где есть дети, не имели возможности давать детям фрукты и соки хотя бы раз в неделю.

Разумеется, возникает вопрос: насколько объективна советская статистика? Думаю, нет оснований предъявлять к ней больше претензий, чем к нынешней украинской. Ведь из советских статданных однозначно видны не только достижения, но и, например, то, что сельскохозяйственное производство росло очень медленно, а в 80-е годы рост потребления многих продуктов питания вообще прекратился.

Внимательный взгляд на советскую статистику давал много поводов и для печальных размышлений, которые тогда вполне могли бы квалифицироваться как антисоветские настроения. Не могу забыть ежегодник «Внешняя торговля СССР» — из его публикаций становилось ясно: страна утрачивает технологическую динамику; об этом свидетельствовало негативное сальдо в торговле машиностроительной продукцией даже с большинством партнеров по СЭВ. А главное, справочник показывал, что государство все больше подсаживается на нефтегазовую иглу и все больше зависит от зернового импорта. При этом данные по торговле энергоносителями и зерном, в отличие от сведений по другим товарам, приводились не в натуральных показателях (тонны, кубометры), а лишь в стоимостном выражении. Однако все равно четко прослеживается, как критически растут эти экспорт и импорт.

Приоритет базовых потребностей

Но несмотря на нарастание внутренних проблем Советского Союза, уровень благосостояния среднего жителя УССР оказывается существенно выше, чем среднего гражданина Украины сегодня. Это отчетливо демонстрирует структура расходов семьи, которая в советские годы была гораздо ближе к аналогичной структуре в развитых государствах, чем сейчас.

Так, известно, что в развитых странах доля расходов на питание меньше, чем на непродовольственные товары и услуги. В УССР же в 1980 г. доля первых составила 36,8% совокупного дохода семей, на непродовольственные товары было затрачено 29,9%, на культурно-бытовые услуги (без услуг ЖКХ) — 6,9%, на услуги ЖКХ — 3,1%. В 1989 доля расходов на питание опустилась до 30,6%, доля непродовольственных товаров поднялась до 32,3%, доля услуг (и тех и других) не изменилась.

А в 2009 г. в нашей независимой стране на продукты питания приходилось 50% расходов, на промтовары — около 11%, услуги без ЖКХ — около 16%, услуги ЖКХ — 7,7%. Лишь доля расходов на ЖКХ у нас больше соответствует показателям развитых стран, чем это было в СССР. Но для большинства это как раз не преимущество ни современной Украины, ни развитых государств.

Правда, за довольно близкой структурой расходов советской семьи и западных крылось немаловажное различие: если на Западе такая структура отражала рыночную цену товаров и услуг, то в СССР — административно определенную, с заниженной стоимостью продуктов питания и коммунальных услуг при завышенной стоимости промтоваров.

Да и соотношение между ценами последних и средней зарплатой было гораздо хуже, чем сейчас. Тем не менее обеспеченность промтоварами неуклонно улучшалась. Так, в УССР за 1980—1989 гг. количество телевизоров на 100 семей увеличилось с 80 до 100, радиоприемников — с 71 до 86, холодильников с 79 до 90, стиральных машин с 65 до 67, пылесосов с 29 до 45, легковых автомобилей с 10 до 19. А фактор цены в известной степени сглаживался легкостью получения кредита под низкий процент.

О росте доходов населения красноречиво говорит и такой факт. Жилищно-коммунальные тарифы практически не поднимались, но несмотря на рост зарплат и пенсий, доля этой статьи в расходах семей не уменьшалась, оставаясь стабильной. Это можно объяснить только улучшением жилищных условий многих людей. Раз увеличивалась жилплощадь на семью, пропорционально метражу росла и стоимость квартплаты, отопления, кроме того, расходы на ЖКХ повышались с увеличением доли граждан, имеющих водопровод, канализацию, газ и горячее водоснабжение.

Другой показатель благосостояния — рост накоплений в структуре семейного бюджета. С 6,2% в 1980 г. они возросли до 9,6% в 1989-м — более чем в полтора раза. Правда, эти цифры говорят не только о повышении уровня жизни, но и о нарастании дефицита. Многие не могли приобрести того, что желают, и клали деньги на сберкнижку.

Этот дефицит был во многом заложен экономической моделью с директивным ценообразованием, но нельзя не принимать во внимание, что такой подход представлял собой попытку реализовать принцип социальной справедливости. Главная цель состояла в том, чтобы удовлетворить базовые потребности — в пище, жилье, финансовой доступности проезда к месту работы; отсюда низкие цены на продукты питания, услуги ЖКХ, транспортные услуги. Правда, при решении этой задачи усложнялось удовлетворение иных потребностей, например в бытовой технике и мебели.

Завышение цен на ряд товаров ради достижения социальной сбалансированности — не сугубо социалистическое изобретение. Оно применяется и на Западе, но для достаточно узкого круга товаров, таких как алкогольные напитки, табачные изделия, бензин, в цене которых заметную долю составляет акцизный сбор. А в Советском Союзе регулирование цен имело несравненно больший масштаб и качественно иной характер. В результате директивное ценообразование сдерживало развитие экономики, а по мере повышения доходов граждан потребности росли быстрее, чем способность государства удовлетворить их, особенно когда речь шла о товарах с заниженными им ценами. Отсюда и нарастающий дефицит. При этом доступность удовлетворения базовых потребностей воспринималась тогда едва ли не всеми как нечто само собой разумеющееся, данное раз и навсегда.

А вот уже с нынешним опытом появился повод задуматься: что хуже — труднодоступность продуктов питания и услуг ЖКХ для миллионов людей сегодня — или же невозможность приобрести джинсы либо японский телевизор, магнитофон и пр. тогда? И после раздумий логично сделать вывод, что система, которая стремилась прежде всего обеспечить всем гражданам удовлетворение базовых потребностей, имеет огромные плюсы.

С этим стремлением связано и обеспечение работой всех трудоспособных граждан. Ведь почему так различаются данные о благосостоянии граждан в статье Фиделя и в информации Госслужбы статистики? Да потому, что Александр Викторович оперирует исключительно такими показателями, как цена и средняя зарплата, игнорируя то обстоятельство, что множество трудоспособных людей в стране не работают, перебиваясь случайными доходами. А статистика расходов семей отражает этот фактор и потому дает куда более пессимистическую картину.

Чего не измерить цифрами

Именно обеспеченность работой давала уверенность в завтрашнем дне абсолютному большинству населения. Поскольку этот фактор, в отличие от сегодняшней ситуации, был равнозначен обеспеченности зарплатой. Никто и представить себе не мог, что возможны такие заурядные нынче явления, как длительные невыплаты зарплаты, «зарплата в конверте» со всеми ее негативными последствиями для получения пенсий или субсидий. Или что эти заработанные сотрудниками предприятия деньги могут быть безвозвратно проиграны главой предприятия в казино еще до «расфасовки» в конверты. Более того, подобных опасностей не замечала даже советская пропаганда; расписывая «прелести» капитализма, она сосредоточивалась на безработице, высокой квартплате, бездомности, но о ряде проблем, актуальных для нынешней капиталистической Украины, и речи не заходило. Ибо западный капитализм не был таким диким.

Уверенность в завтрашнем дне, в отличие от обеспеченности продуктами питания, нельзя измерить статистическими показателями. Но многих сограждан именно память о ней — на фоне нынешних беспомощности и униженности — побуждает снова и снова возвращаться мыслями в благополучное прошлое. Ведь того, кто утратил эту уверенность навсегда, не радуют сегодняшние приобретения, например куда более широкие возможности получения информации, знакомства с любыми направлениями литературы и искусства (да и, наконец, немыслимый прежде богатый ассортимент товаров на прилавках магазинов). Для автора этих строк, как и для Александра Фиделя, это очень большие ценности. Только не стану, в отличие от него, употреблять выражение «независимые СМИ» — на мой взгляд, это такой же идеологизированный штамп, как в былые времена «дорогой Леонид Ильич» или сравнение Сталина с солнцем.

Но симпатии к прошлому не должны мешать видеть, что в 1980-е годы советской экономике все труднее становилось справляться с такой ключевой задачей, как удовлетворение многих базовых потребностей людей. Все более расширялся круг дефицитных пищевых продуктов, отсутствующих на полках государственных магазинов, хотя, как правило, доступных (по более высоким и постепенно растущим ценам) на рынках и в кооперативных магазинах.

Экономика нуждалась в радикальных изменениях. Частная инициатива действительно могла бы быстро решить продовольственную проблему, ликвидировав не только дефицит, но и практику регулярной отправки научных работников на уборку урожая редиски, капусты и пр. И она же в сочетании с конверсией (пусть даже ограниченной) оборонных предприятий быстро насытила бы потребительский рынок отечественной продукцией, не уступающей импортным товарам.

Но подобного не произошло. Ибо то, что случилось в СССР, а затем на постсоветском пространстве, было не рыночной перестройкой экономики на основе государственных ценностей, а подключением советских ресурсов к мировой экономике — естественно, на условиях, продиктованных последней, точнее — ее главными субъектами.

Могло ли быть иначе? Теоретически могло. Но место идеологических советских догм заняла идея «общечеловеческих ценностей». В сочетании же с культом импортного ширпотреба, порожденного советским дефицитом, эта идея образовала гремучую смесь, которая взорвала то, что именовалось «железным занавесом». Раз все мы «общечеловеки» — значит, никаких особых государственных интересов нет и надо настежь открыть границу и вписаться в мировую экономику. А практически результатом открытия границ могла стать только распродажа природных ресурсов за тогда вожделенные джинсы, видеомагнитофоны и спирт «Ройял».

Безусловно, было проблемой то, что советские люди в 70—80-х не могли обладать многими материальными благами, доступными и заурядным жителям Запада. Но проблемой стало и то, что желание заполучить такие блага и постоянная погоня за дефицитом превратили массу этих людей в потребителей, неспособных трезво мыслить. Поделюсь сугубо личным воспоминанием, которое выглядит для меня символичным.

Итак, весна 1987-го. Работал я тогда в крупнейшей в Харькове библиотеке. В наш отдел зашел по старой дружбе сотрудник, имевший репутацию завзятого книголюба. Дважды в день — в перерыв и после работы — этот двухметрового роста человек шагом, выдающим спортсмена-разрядника (в прошлом), направлялся в соседнюю букинистику, где (благодаря блату) приобретал, как правило, то, что носило ярлык «буржуазной философии».

Но поводом для визита в наш отдел стала опубликованная в журнале «Знамя» статья «Авансы и долги» Николая Шмелева. Не помню, чтобы даже какие-либо труды ценимых коллегой объективных и субъективных идеалистов приводили его в такой восторг.

«Предприятия не должны содержать жилые дома, детские сады, пионерлагеря! Надо освободить их от этих вериг, — раздавался среди книжных полок его бас, соответствующий росту. — ...Нужна ограниченная безработица!»

Сотрудницы библиотеки восторженно слушали, не сомневаясь, что потребительский рай стоит таких жертв.

А мне становилось не по себе. Я вырос в семье работников культуры, у которых не было ведомственных благ, но почему-то думал о том, что ждет ребятишек, которых водили в заводской детсад? А еще больше — о том, не окажусь ли среди тех самых «ограниченно безработных».

Когда же шок прошел, стал размышлять в таком ключе: «Да, плохо, что нет в магазинах мяса и масла, а если иногда «выбрасывают» сардельки, начинается столпотворение. И покойная бабушка говорила, что хотя бы мелкую частную собственность следовало бы сохранить. Но с другой стороны, значит, вся духовность множества моих соотечественников — легко сдуваемый поверхностный слой, приобретенный из-за невозможности реализоваться в потреблении? А под ним — толстенная джинсовая ткань?»

Тот восторг моих сослуживцев объясняет для меня закономерность всего, что последовало в дальнейшем, железную логику событий, итог которых сформулирован самой известной фразой первого украинского президента: «Маємо те, що маємо».

Уверен: многие из тех, кто поначалу так радовался рыночной перспективе, теперь оценили то, в чем не видели ценности 25 лет назад, и даже стали видеть прошлое в розовом свете. В настолько розовом, что уже не помнят своих тогдашних мыслей и эмоций. И тем более не могут осудить себя прежних.

Алексей ПОПОВ Данная статья вышла в выпуске №10 (597) 9 — 15 марта 2012 г.